Мне повезло вот в чем (может, и не повезло, может, это даже плохо): я мечтал всегда быть инженером, либо самолеты, либо аэростаты (дирижабли) делать. Отец – инженер, мне было где заразиться. Но в том городе, где я оканчивал школу, в Волгограде, есть планетарий. Город малокультурный, да после войны там вообще города не было, все сровняло. Но ГДР подарила Волгограду великолепный, лучший в мире по тем временам планетарий. Здание, оборудование…
Он и до сих пор лучший. Даже несмотря на то, что Московский открылся на Баррикадной, он продолжает быть лучшим. Великолепный замок. Все это потрясало в городе, где нет вообще никакой культуры: ни музеев, ни лекториев, – одни заводы. Естественно, планетарий притягивал. Астрономический кружок, ночные наблюдения в телескоп, потом — в Москву поступать. Оттуда же еще несколько человек поехало, и все стали астрономами. Заместитель директора ГАИШ – Сергий Ламзин – мой друг еще по школьной скамье и астрономическому кружку. Наличие одного этого странного места в городе, планетария, оказалось каким-то транспортом в науку. Не только моим: буквально один за другим ребята выпрыгивали в эту крайне редкую специальность.
О стандартном пути.
Среди моих коллег моя биография просто стандартная. Как большинство из них, я пришел в науку таким путем: в третьем классе увлекся фантастикой, случайно увидев потрепанную книжку Жюля Верна «Двадцать тысяч лье под водой». Начал читать только потому, что на картинке там была подводная лодка. Так первые два года фантастика, вторые два года естественные науки стали интересовать. Фантастика продолжалась. Потом олимпиады начались, побеждать начал, и сразу возникло чувство, что ты можешь! Поступил в МГУ на астрономическое отделение физического факультета. Вот и все, биография закончилась. Я окончил университет, и работаю здесь уже около 35 лет.
О духе времени.
Астрономов в России сегодня, по-моему, около 600 человек. Во всем мире – около 12 тысяч. Учитывая, что половина из них работает в Америке, вторая половина – в Европе, немного — у нас. Всего 12 тысяч человек одной специальности. Редкая специальность, но в те годы это было естественно.
Я помню запуск первого спутника, хорошо помню полет Гагарина. Были годы, когда пропаганда только и говорила, что о наших успехах в космосе. Тянуло к этому. Тогда, в середине 1960-ых, очень много было астрономических клубов, планетариев, которые за время перестройки умерли. Много ребят увлеклись, это казалось романтичным. Судеб поломалось – масса. Потому что, даже поступив на астрономический факультет сюда или в Ленинграде, они вдруг понимали, что никакой романтики нет, что шесть лет надо долбить суровую математику, квантовую механику, статы и прочие вещи, от которых волосы дыбом, а к телескопу тебя и близко не подпускают! Ожидали романтики, а выяснилось – тяжелая работа. У нас и отсев был колоссальный. По 3, по 4 человека вылетало на сессиях из группы, потому что думали, будто астрономия сродни поэзии. Но из тех, кто остался, никто не поменял специальности. Даже после 90-го, когда очень тяжело было.
О загранице.
Если бы я блестяще говорил на английском, наверное, мне было бы интереснее писать на английском, читать лекции на английском, потому что там аудитория гораздо шире и публика более высокого уровня.
О советской системе рекрутинга.
Совершенно стандартные шаги вели и тех, кто в академики поднялся, и тех, кто, как я, остался на каком-то промежуточном уровне. Была эпоха. Такая эпоха, которая сюда приводила. Сейчас я понимаю, что это эпоха не романтизма, а, наоборот, очень напряженного противостояния. Там США, здесь СССР. И там, и тут понимают, что нужны ученые, инженеры, чтобы создавать новое мощное оружие. Как это делать, решал каждый по-своему. В СССР решили, что нужно выбирать со всех окрестностей, городков и сел, мальчишек и девчонок с мозгами, ориентированными на физику. Я помню, что меня стимулировала к астрономии телевизионная олимпиада. Мы с другом ее тогда выиграли, это было так… здорово! Книги были безумно дешевыми, теперь я это понимаю. Мне давали 10 копеек на пирожок и кисель, а я мог эти деньги сэкономить и купить хорошую книгу по физике или математике. Из школы бежал в магазин и почти каждый день покупал себе книжки. Некоторыми я и сейчас пользуюсь, 40 лет спустя. Тогда их издавали в ущерб, они никогда себя не окупали. Просто государство решило, что за эти деньги их купят. Купят – станут физиками, будут делать атомные бомбы.
Не знаю, правильно ли это было, но они выполнили свою задачу. Из моего поколения выбрали тех, кто сегодня реально делает науку. Теперь это не работает. Сегодня самые креативные ребята идут в какие-то другие отрасли. Еще и потому, что даже увлечься наукой очень дорого.
О Википедии.
Русская Википедия в области астрономии очень слаба. А вот англоязычная хорошо сделана, там я вношу правки, потому что вижу: ошибок мало, и их можно исправить. В нашей я ошибки даже не исправляю.
О научных кадрах.
«Сколково» – это яркий пример того, как сильно мы отстали от всех. Если мы хотим держаться по научным инновациям на уровне если не Штатов, то хотя бы Китая, надо вкладываться в это дело. Только лучше ли вкладываться в такие дорогостоящие проекты? Дешевле было бы по всякой периферии собирать людей, которые сделают новую технику. Мне кажется, это было бы эффективней. Отцы наших атомных бомб, академики Зельдович и Харитон, выросли вдали от Москвы. Но росли они в те годы, когда молодое советское правительство (я вообще-то не люблю советское правительство, как и любой интеллигентный человек) решило, что стране нужно новое поколение специалистов. И тогда стало очень много дешевых научных книг издаваться. Они у меня сохранились еще: 20-х, 30-х годов. И сработало. Несколько человек выросли высочайшего класса. А только несколько и нужно, чтобы создавать новую технику. Только несколько. Буквально несколько десятков человек создали всю нашу ракетную и ядерную технику. Обучать эффективнее, чем создать «сколковскую» кормушку и сказать: а теперь давайте все к нам, тут хорошо платят. А кому приезжать к вам, если все умные мальчики сидят по банкам, а остальные уехали за границу?
Мне кажется, судьба моего поколения – и предыдущего – показывает, что при малых затратах на какой-то стимулирующий эффект он оправдывает себя. Это лучше, чем потом взрослых людей пытаться привлечь большими деньгами. Ну да ладно.
Об интернете.
Раньше мы знали, что если не соберемся здесь, в Москве, мы не сможем заниматься нашей специальностью. Все было здесь, в Астрономическом институте. Теперь в любой заштатной деревне можно заниматься научными исследованиями. Во многом благодаря интернету. Все зависит только от тебя. Совершенно другая судьба у людей. Все изменилось. Быть может, начинай я сегодня, я бы уже в Москву не поехал. Я бы осел в каком-нибудь милом причерноморском городишке, где нет таких морозов.
О национальном вопросе.
Астрономы все связаны, у нас не просто коллектив в университете, у нас коллектив, разбросанный по всему миру. Я ощущаю более близкими мне людей, которые где-нибудь в Калифорнии занимаются интересными мне вещами (хотя я, может, их раз в жизни видел на конференции), чем дядю Васю в метро. Несколько книжек я сделал с людьми, которых никогда в жизни не видел. А книжки выходят хорошие.
Мне все равно, американский ли марсоход сейчас бродит по Марсу или наш, китайский ли спутник сейчас летает вокруг Луны. Национальность никакого значения не имеет. Ну, может, лично для меня. Когда-то у меня были коллеги, которые говорили: «Мы занимаемся наукой во славу страны! Для того, чтобы укрепить мощь государства». Я сначала не верил, но люди так и правда думали. «Мы патриоты, мы должны!» Я отвечал: «Да нет, я наукой занимаюсь потому, что я любознательный, мне это интересно, ни о каком государстве я и не думаю». И когда что-то делается в моей области, для меня не имеет значения, кто именно это сделал. Сейчас уже такая смесь… В астрономии еще какая особенность: хочешь ты или не хочешь, ты всегда для изучения объекта кооперируешься с кем-нибудь в Японии, Штатах, Австралии, с теми, кто примерно этим же занимаются. Говоришь: ты вот мою звезду понаблюдай, я твою понаблюдаю. Больше шансов, что у одного из нас будет хорошая погода. Абсолютно интернациональная наука, невозможно ей в одиночку заниматься. Если атомную бомбу можно было сделать, запершись в лаборатории, то астрономией нельзя заниматься в своем дворе. Слава богу, что так получается, что нужно кооперироваться со всем миром.
Даже если эта страна в тартарары провалится, вместе со мной в том числе (и когда-нибудь она провалится, судя по направлению движения), ну и что? Кроме этой страны еще столько стран, и для меня близки не те, у кого кожа белая и волосы русые, а те, кто примерно так же, как я, к жизни относятся. Любознательные, не обманывают друг друга, нормальные интеллигентные ученые. В этом смысле мир никуда не денется, и ничего не происходит от того, что у нас политический режим меняется. Очень интересно сейчас жить. В нашей профессии особенно. Да я думаю, и в любой другой.
О женщинах и астрологии.
Если религия хотя бы спасает кого-то от страха смерти, над всеми над нами он висит, то астрология вообще не понятно от чего спасает. Зачем люди тратят на нее свое время? Может быть, дает опору в будущем? Пусть это и не сбудется, но сегодня я думаю, что про завтра знаю все. Да, наверное, это такая дешевая психотерапия. Самая астрологически повернутая страна – это Индия, где колоссальное количество бедных людей и астрологической литературы. Наверное, есть какая-то потребность, раз она не исчезла. И видимо не исчезнет: всегда есть люди малообразованные.
У меня один знакомый был, доктор химических наук, лауреат государственной премии, хороший химик, настоящий. Состарился и занялся астрологией. Зачем?! «Посмотрите на меня. Еще пять лет назад ни одна женщина бы не обратила бы на меня внимание, а сейчас вокруг меня куча, толпа! Я стал им интересен». Чистая психология. Кому я интересен, если во мне нет изюминки? Астрология, может, — какая-то изюминка? Я написал несколько книжек и статей для тех, кто еще не определился, желая показать, что скрывается за словом «астрология». Вроде получилось. Мне казалось, что надо большую книгу об этом написать, собрал огромное количество материала, но понял, что мне это уже неинтересно. У нормальных людей интерес к астрологии уже прошел. А у меня прошел интерес к ее разоблачению.
О первых в космосе.
Мы очень рано поняли, что надо отделять официоз, пропаганду, связанную с космосом, от того, что реально делается. Несмотря на дикую цензуру, все-таки удавалось как-то увидеть, что на самом деле происходит. Все эти наши победы, Гагарин, Титов: ясно было, что это только для публики. Нас интересовали исследования Луны, Венеры, Марса, какие-то технические вещи. И тут никаких обвалов не произошло. Мы перестали быть первыми в космосе? Да мы там и не были первыми никогда на самом деле. Наши формальные рекорды держались на авантюризме, на засекреченности работ и личной храбрости пилотов. А космонавтика – это индикатор технического уровня страны и культуры производства. Если половина жителей в стране не знакома с теплыми туалетами, эта страна не может быть лидером в технике, особенно в такой, как космонавтика.
О стандартном пути.
Среди моих коллег моя биография просто стандартная. Как большинство из них, я пришел в науку таким путем: в третьем классе увлекся фантастикой, случайно увидев потрепанную книжку Жюля Верна «Двадцать тысяч лье под водой». Начал читать только потому, что на картинке там была подводная лодка. Так первые два года фантастика, вторые два года естественные науки стали интересовать. Фантастика продолжалась. Потом олимпиады начались, побеждать начал, и сразу возникло чувство, что ты можешь! Поступил в МГУ на астрономическое отделение физического факультета. Вот и все, биография закончилась. Я окончил университет, и работаю здесь уже около 35 лет.
О духе времени.
Астрономов в России сегодня, по-моему, около 600 человек. Во всем мире – около 12 тысяч. Учитывая, что половина из них работает в Америке, вторая половина – в Европе, немного — у нас. Всего 12 тысяч человек одной специальности. Редкая специальность, но в те годы это было естественно.
Я помню запуск первого спутника, хорошо помню полет Гагарина. Были годы, когда пропаганда только и говорила, что о наших успехах в космосе. Тянуло к этому. Тогда, в середине 1960-ых, очень много было астрономических клубов, планетариев, которые за время перестройки умерли. Много ребят увлеклись, это казалось романтичным. Судеб поломалось – масса. Потому что, даже поступив на астрономический факультет сюда или в Ленинграде, они вдруг понимали, что никакой романтики нет, что шесть лет надо долбить суровую математику, квантовую механику, статы и прочие вещи, от которых волосы дыбом, а к телескопу тебя и близко не подпускают! Ожидали романтики, а выяснилось – тяжелая работа. У нас и отсев был колоссальный. По 3, по 4 человека вылетало на сессиях из группы, потому что думали, будто астрономия сродни поэзии. Но из тех, кто остался, никто не поменял специальности. Даже после 90-го, когда очень тяжело было.
О загранице.
Если бы я блестяще говорил на английском, наверное, мне было бы интереснее писать на английском, читать лекции на английском, потому что там аудитория гораздо шире и публика более высокого уровня.
О советской системе рекрутинга.
Совершенно стандартные шаги вели и тех, кто в академики поднялся, и тех, кто, как я, остался на каком-то промежуточном уровне. Была эпоха. Такая эпоха, которая сюда приводила. Сейчас я понимаю, что это эпоха не романтизма, а, наоборот, очень напряженного противостояния. Там США, здесь СССР. И там, и тут понимают, что нужны ученые, инженеры, чтобы создавать новое мощное оружие. Как это делать, решал каждый по-своему. В СССР решили, что нужно выбирать со всех окрестностей, городков и сел, мальчишек и девчонок с мозгами, ориентированными на физику. Я помню, что меня стимулировала к астрономии телевизионная олимпиада. Мы с другом ее тогда выиграли, это было так… здорово! Книги были безумно дешевыми, теперь я это понимаю. Мне давали 10 копеек на пирожок и кисель, а я мог эти деньги сэкономить и купить хорошую книгу по физике или математике. Из школы бежал в магазин и почти каждый день покупал себе книжки. Некоторыми я и сейчас пользуюсь, 40 лет спустя. Тогда их издавали в ущерб, они никогда себя не окупали. Просто государство решило, что за эти деньги их купят. Купят – станут физиками, будут делать атомные бомбы.
Не знаю, правильно ли это было, но они выполнили свою задачу. Из моего поколения выбрали тех, кто сегодня реально делает науку. Теперь это не работает. Сегодня самые креативные ребята идут в какие-то другие отрасли. Еще и потому, что даже увлечься наукой очень дорого.
О Википедии.
Русская Википедия в области астрономии очень слаба. А вот англоязычная хорошо сделана, там я вношу правки, потому что вижу: ошибок мало, и их можно исправить. В нашей я ошибки даже не исправляю.
О научных кадрах.
«Сколково» – это яркий пример того, как сильно мы отстали от всех. Если мы хотим держаться по научным инновациям на уровне если не Штатов, то хотя бы Китая, надо вкладываться в это дело. Только лучше ли вкладываться в такие дорогостоящие проекты? Дешевле было бы по всякой периферии собирать людей, которые сделают новую технику. Мне кажется, это было бы эффективней. Отцы наших атомных бомб, академики Зельдович и Харитон, выросли вдали от Москвы. Но росли они в те годы, когда молодое советское правительство (я вообще-то не люблю советское правительство, как и любой интеллигентный человек) решило, что стране нужно новое поколение специалистов. И тогда стало очень много дешевых научных книг издаваться. Они у меня сохранились еще: 20-х, 30-х годов. И сработало. Несколько человек выросли высочайшего класса. А только несколько и нужно, чтобы создавать новую технику. Только несколько. Буквально несколько десятков человек создали всю нашу ракетную и ядерную технику. Обучать эффективнее, чем создать «сколковскую» кормушку и сказать: а теперь давайте все к нам, тут хорошо платят. А кому приезжать к вам, если все умные мальчики сидят по банкам, а остальные уехали за границу?
Мне кажется, судьба моего поколения – и предыдущего – показывает, что при малых затратах на какой-то стимулирующий эффект он оправдывает себя. Это лучше, чем потом взрослых людей пытаться привлечь большими деньгами. Ну да ладно.
Об интернете.
Раньше мы знали, что если не соберемся здесь, в Москве, мы не сможем заниматься нашей специальностью. Все было здесь, в Астрономическом институте. Теперь в любой заштатной деревне можно заниматься научными исследованиями. Во многом благодаря интернету. Все зависит только от тебя. Совершенно другая судьба у людей. Все изменилось. Быть может, начинай я сегодня, я бы уже в Москву не поехал. Я бы осел в каком-нибудь милом причерноморском городишке, где нет таких морозов.
О национальном вопросе.
Астрономы все связаны, у нас не просто коллектив в университете, у нас коллектив, разбросанный по всему миру. Я ощущаю более близкими мне людей, которые где-нибудь в Калифорнии занимаются интересными мне вещами (хотя я, может, их раз в жизни видел на конференции), чем дядю Васю в метро. Несколько книжек я сделал с людьми, которых никогда в жизни не видел. А книжки выходят хорошие.
Мне все равно, американский ли марсоход сейчас бродит по Марсу или наш, китайский ли спутник сейчас летает вокруг Луны. Национальность никакого значения не имеет. Ну, может, лично для меня. Когда-то у меня были коллеги, которые говорили: «Мы занимаемся наукой во славу страны! Для того, чтобы укрепить мощь государства». Я сначала не верил, но люди так и правда думали. «Мы патриоты, мы должны!» Я отвечал: «Да нет, я наукой занимаюсь потому, что я любознательный, мне это интересно, ни о каком государстве я и не думаю». И когда что-то делается в моей области, для меня не имеет значения, кто именно это сделал. Сейчас уже такая смесь… В астрономии еще какая особенность: хочешь ты или не хочешь, ты всегда для изучения объекта кооперируешься с кем-нибудь в Японии, Штатах, Австралии, с теми, кто примерно этим же занимаются. Говоришь: ты вот мою звезду понаблюдай, я твою понаблюдаю. Больше шансов, что у одного из нас будет хорошая погода. Абсолютно интернациональная наука, невозможно ей в одиночку заниматься. Если атомную бомбу можно было сделать, запершись в лаборатории, то астрономией нельзя заниматься в своем дворе. Слава богу, что так получается, что нужно кооперироваться со всем миром.
Даже если эта страна в тартарары провалится, вместе со мной в том числе (и когда-нибудь она провалится, судя по направлению движения), ну и что? Кроме этой страны еще столько стран, и для меня близки не те, у кого кожа белая и волосы русые, а те, кто примерно так же, как я, к жизни относятся. Любознательные, не обманывают друг друга, нормальные интеллигентные ученые. В этом смысле мир никуда не денется, и ничего не происходит от того, что у нас политический режим меняется. Очень интересно сейчас жить. В нашей профессии особенно. Да я думаю, и в любой другой.
О женщинах и астрологии.
Если религия хотя бы спасает кого-то от страха смерти, над всеми над нами он висит, то астрология вообще не понятно от чего спасает. Зачем люди тратят на нее свое время? Может быть, дает опору в будущем? Пусть это и не сбудется, но сегодня я думаю, что про завтра знаю все. Да, наверное, это такая дешевая психотерапия. Самая астрологически повернутая страна – это Индия, где колоссальное количество бедных людей и астрологической литературы. Наверное, есть какая-то потребность, раз она не исчезла. И видимо не исчезнет: всегда есть люди малообразованные.
У меня один знакомый был, доктор химических наук, лауреат государственной премии, хороший химик, настоящий. Состарился и занялся астрологией. Зачем?! «Посмотрите на меня. Еще пять лет назад ни одна женщина бы не обратила бы на меня внимание, а сейчас вокруг меня куча, толпа! Я стал им интересен». Чистая психология. Кому я интересен, если во мне нет изюминки? Астрология, может, — какая-то изюминка? Я написал несколько книжек и статей для тех, кто еще не определился, желая показать, что скрывается за словом «астрология». Вроде получилось. Мне казалось, что надо большую книгу об этом написать, собрал огромное количество материала, но понял, что мне это уже неинтересно. У нормальных людей интерес к астрологии уже прошел. А у меня прошел интерес к ее разоблачению.
О первых в космосе.
Мы очень рано поняли, что надо отделять официоз, пропаганду, связанную с космосом, от того, что реально делается. Несмотря на дикую цензуру, все-таки удавалось как-то увидеть, что на самом деле происходит. Все эти наши победы, Гагарин, Титов: ясно было, что это только для публики. Нас интересовали исследования Луны, Венеры, Марса, какие-то технические вещи. И тут никаких обвалов не произошло. Мы перестали быть первыми в космосе? Да мы там и не были первыми никогда на самом деле. Наши формальные рекорды держались на авантюризме, на засекреченности работ и личной храбрости пилотов. А космонавтика – это индикатор технического уровня страны и культуры производства. Если половина жителей в стране не знакома с теплыми туалетами, эта страна не может быть лидером в технике, особенно в такой, как космонавтика.
Комментариев нет:
Отправить комментарий