До конца июля этого года в издательстве Corpus выйдет книга «Ньютон и фальшивомонетчик» — весьма неожиданный нон-фикшн журналиста и писателя Томаса Левинсона о малоизвестном этапе в жизни Исаака Ньютона: конкретно о том, как уже на закате научной карьеры автор закона всемирного тяготения и дифференциального исчисления применял свой пытливый ум в другом деле – раскрывал преступный синдикат самого авторитетного фальшивомонетчика Лондона тех времен. Еще более неожиданным кажется тот факт, что Ньютон ни капли в этой ситуации не растерялся — проявил себя как настоящий коп из американского кино. Сегодня FURFUR публикует отрывок из этой книги, посвященный тому, как Ньютон «нырял в вязкое болото преступного мира».
Ньютон не участвовал в излишествах своих агентов и не поощрял их, но тогда, как и сейчас, при попытке взять под контроль любой высокоприбыльный незаконный бизнес неизбежно возникала коррупция. Тот факт, что приходилось прибегать к услугам воров, вымогателей и самих фальшивомонетчиков, для Ньютона не имел большого значения.
Частично проблема решалась сама собой: худшие из его людей доходили в своих злоупотреблениях до той точки, когда Ньютон мог применить к ним соответствующие меры, — и в то же время эти головорезы приносили пользу. К началу 1697 года сеть осведомителей, тайных агентов и уличных громил превратила Ньютона в самого действенного следователя, какого когда-либо видел Лондон.
При необходимости Ньютон и сам охотно подключался к делу. В октябре 1699 года он представил новый счет казначейству. Он просил 120 фунтов, чтобы покрыть «различные мелкие расходы на наем кареты, траты в тавернах, тюрьмах и прочих местах». Он потратил эту сумму на свои вылазки в Лондон, во время которых покупал напитки для осведомителей, подмазывал сообщников — словом, нырял в вязкое болото преступного мира столицы настолько глубоко, насколько было необходимо.
Как правило, Ньютон задавал вопросы и делал заметки, в то время как клерк записывал свидетельские показания для подписи после завершения допроса. Бóльшая часть этих документов исчезла при довольно подозрительных обстоятельствах. Джон Кондуитт, муж племянницы Ньютона и его преемник на Монетном дворе, писал, что помог Ньютону сжечь «коробки, полные сведений, записанных его собственной рукой».
Кондуитт не пожелал объяснить, почему Ньютон хотел уничтожить бумаги, но можно предположить, что Ньютон слишком вошел во вкус, играя роль инквизитора. Согласно этой версии, Ньютон охотно и, возможно, даже с удовольствием терроризировал своих пленников, чтобы получать от них признания и имена сообщников, и делал это с такой жестокостью, что даже для той, немало повидавшей эпохи это было чересчур.
Формально к тому моменту, как Ньютон попал на Монетный двор, пытка как инструмент дознания не использовалась в Англии уже полстолетия. При Елизавете I не прекращались восстания, которые часто затевали католики, претендовавшие на трон, занятый протестанткой, — и она стала монархом, чаще других применявшим пытки в Англии: известно, что она подписала пятьдесят три ордера из восьмидесяти одного. Чаще всего признания извлекали при помощи дыбы, но иногда елизаветинские следователи становились более изобретательными. 17 ноября 1577 года Томас Шервуд был отправлен в темницу, заполненную крысами, а 10 января 1591 года четырем специальным уполномоченным по пыткам приказали заточить мятежного священника Джорджа Бисли и его сообщника в крошечную камеру, известную под названием «Нет покоя». Там Бисли не мог ни сидеть, ни стоять в полный рост, ни двигаться. Последний случай узаконенной пытки в Англии произошел весной 1641 года, после бунта, в котором принимали участие около пятисот человек, во дворце архиепископа Кентерберийского в Ламбете. Один из бунтовщиков — Джон Арчер, молодой перчаточник или ученик перчаточника, — был опознан и арестован. Он совершил роковую ошибку. Посреди суматохи он застучал в барабан, чтобы увлечь толпу вперед. Это превратило обычную потасовку после вечеринки в преступный мятеж, поскольку «марширование под удары барабана приравнивалось к объявлению войны против короля».
Это молчание повлекло исполнение второй части приказа: следователи должны были «растягивать его на дыбе столько, сколько сочтут целесообразным». Люди из Тауэра повернули Арчера спиной к дыбе, чуть пониже рамы, а его запястья и лодыжки привязали к двум валикам. По приказу солдаты приводили в движение рычаги, соединенные с колесами. Тело Арчера поднималось, пока не достигло уровня рамы. При последующих движениях веревки растягивали его члены, выворачивая кости из суставов. Возможно, он обладал невообразимо стоическим характером или же попросту случайно затесался в толпу и действительно не знал никого, кого можно было выдать. Так или иначе, Арчер молчал. В конце концов его мучители сдались. На следующий день он был повешен.
Но, несмотря на мстительное удовлетворение, доставляемое пытками, — известно, что Яков I благословлял палачей, которые трудились над убийцей Гаем Фоксом, говоря: «Да поможет Бог вашей благой работе», — официально истязания вышли из фавора, по крайней мере — перестали считаться допустимым способом получения показаний во время следствия. Использование в Англии суда присяжных помогло охладить энтузиазм по поводу практики пыток: присяжные могли вынести обвинительный вердикт на основании любого свидетельства и не нуждались в признании, вырванном с криками боли. Более того, признание вины или любое иное свидетельство, полученное под пыткой, не считалось вполне надежным.
Но, хотя формально пытки и не применялись, следователи при необходимости прибегали к физическому воздействию. У Исаака Ньютона было много способов извлечь желаемую информацию из строптивых заключенных, и он использовал их все. Большинство из них не выходили за общепринятые рамки: это была торговля страхом, а не болью. Он предлагал краткую отсрочку приговора в обмен на информацию, угрожал мужьям и обещал награду женам и любовницам. Но есть одно — и только одно — свидетельство об использовании им более жестоких методов в отчетах, которые он не сжег. В марте 1698 года Ньютон получил письмо из Ньюгейта, написанное Томасом Картером, одним из ближайших партнеров Чалонера. Картер отправил множество писем, подтверждающих, что он готов свидетельствовать против своего бывшего сообщника, но у этого был постскриптум.
Неприятный случай. Заковать в железо не то же самое, что поднять на дыбу, но и это способно причинить ужасную боль. Некоторые историки осудили Ньютона, сочтя такую жестокость в борьбе с фальшивомонетчиками свидетельством поврежденного ума, крайнего бессердечия. Фрэнк Мануэль, один из самых влиятельных биографов Ньютона, утверждал, что удовольствие, которое тот получал от преследования и наказания фальшивомонетчиков, было своего рода катарсисом после того гнева и боли утраты, что свели его с ума в 1693 году. «В этом человеке был неистощимый источник гнева, — пишет Мануэль, — но он, по-видимому, нашел некоторое освобождение от своего бремени в этих обличительных тирадах в Тауэре». И добавляет: «На Монетном дворе [Ньютон] мог причинять боль и убивать, не нанося ущерб своей пуританской совести. Кровь фальшивомонетчиков и обрезчиков питала его».
Все это почти наверняка чепуха. Нет никаких записей о злорадстве Ньютона по отношению к его жертвам или о том, что он присутствовал во время какой-либо попытки использовать физическое принуждение, чтобы извлечь информацию. Скорее, он был обычным чиновником, который выполнял свою работу, прибегая к доступным в то время средствам. Все, кто был вовлечен в систему уголовного правосудия, пользовались бедственным положением и лишениями заключенных, а при необходимости и потайной комнатой с ее ужасами. Вероятно, для достижения большинства целей было достаточно угроз. Из сохранившихся записей следует, что Ньютон, как и большинство других английских чиновников, не применял пыток в юридическом смысле (хотя вероятно, что по крайней мере несколько человек из тех, кто был в его ведении, получили некоторые телесные повреждения). Ему это попросту было не нужно. Причины, заставившие монархов прекратить эту практику, были не менее убедительными и для Ньютона. И все же это не отменяет главного: Ньютон, лишь несколько месяцев тому назад оставивший жизнь кембриджского философа, невероятно быстро научился справляться с любой грязной работой, которая требовалась от городского полицейского в семнадцатом столетии. Он нашел в себе способность делать то, что дóлжно.
Комментариев нет:
Отправить комментарий